Обращенный

Обращенный в эту творческую глубину, наш дух, находясь в таком
бессознательно-эротическом состоянии, обнаруживает силы, которые до этого были
неведомы нам, наряду с утратой других сил, которые были известны нам ранее.
Это звучит странно, но есть тем не менее чудесные стороны бытия, которые
воистину в полной мере связывают влюбленного с часто хваленой детской
непосредственностью гениально творящих натур.
Эта детская непосредственность, в которую, в силу эротического омоложения,
может впасть самый благоразумный и закоренелый педант, отличает строжайшим и
неподкупнейшим образом подлинно эротическое от любого рода похоти, ибо та
всегда остается изолированной, локальной в своем телесном возбуждении и не
вызывает того исключительного состояния опьянения, которое охватывает человека
целиком.
Определенные вещи стилизуются, ощущаются как бы вне реальности в своем
собственном мире, и может потому, что они поэтически наполнены, и могут только
в такой форме вообще восприниматься.
Художник выбирает только те вещи, которые его настраивают продуктивно вплоть
до гениальности, он может выбирать к тому же только определенные их стороны, а
также только определенные отношения их сущности к самому себе, не обращая
внимания на прочие качества.
Что касается объекта нашей любви, то не мы открываем его, как и не мы
выбираем его для себя - мы выбираем в нем только то, что как раз необходимо
нам, чтобы это открылось в нас самих. Поэтому любовь и творчество в корне
своем тождественны.
Вот почему чувство эротического в нас, без всякого сомнения, должно быть по
сути своей точно таким, как гениальное творчество, которое воспринимают чаще
как периодичность, которое приходит и прерывается, и чью интенсивность или
полноту счастья совершенно определенно измерить в отдельном случае нельзя, как
нельзя предположить и его продолжительность. И все же, при любых
обстоятельствах, сильное любовное чувство неспособно поверить до конца в крах
своих же иллюзий.
В любви, как и в творчестве, лучше отказаться, чем вяло существовать. Лучше
верить, что периодичность высшего счастья в любви, как и в творчестве,
естественна. И все же колебания чувств переносятся весьма с трудом, в
особенности когда их фазы не всегда у двух людей совпадают.
Преходящий характер любой любовной страсти, как в творчестве, мог бы
приводить к менее опасным кризисам, если бы к этому не добавлялись некоторые
недоразумения.
Жизнь и любовь не совпадают и делают затем друг другу печальные уступки,
чтобы вообще продолжать существовать: любви предоставляется несколько
праздничных мгновений, но она неохотно соглашается снять после бала свои
праздничные одежды, и в самом скромном, повседневном платье ютиться в углу. Но
этот печальный конец, который искушенный человек обычно с грустной
уверенностью предвидит для всякого влюбленного, оттого и случается, что
сначала блеск любви воспринимается как очень важный, но затем ее право на ее
собственный и праздничный наряд и ее идею вечного возрождения праздника
недооценивается.
Это, конечно, должно звучать печально, как проповедь все более глубокого
одиночества для каждого, кто хочет выйти за его пределы. Между тем фактически
только это возвращает любви ее право властвовать вместо того, чтобы отнять его
после кратковременного первого опьянения и вместо того, чтобы смешать его с
узкообусловленными выгодами жизни. Все же любовь действует как непрямой повод
в том случае, если она используется любимым человеком в качестве огнива, а не
в качестве самого огня, у которого он согревается. Однако за это остается ей
ограниченная власть так долго, как она хочет этого, и так далеко, как только
она может достичь во всех областях жизни. Дальше и дальше может она
действовать подобно тому, как она поступает в физическом слиянии: охваченный
ею, человек зарождает настоящую полноту жизни в контакте с другим человеком, в
нем высвобождается его творческая сила, так дело всей жизни, вся внутренняя
плодотворность и красота могут брать свое начало только из этого контакта, ибо
это именно то, что для каждого человека означает "все" - момент связи с
недостижимой подлинностью вещей. Она - средство, при помощи которого с ним
говорит сама жизнь, которая неожиданно становится чудесной, яркой, как будто
она говорит на языке ангела, милостью которого она находит необходимые именно
для него слова.
Любить - это означает знать о ком-то, чей "цвет мира" - способ видения вещей -
вы должны принять так, чтобы эти вещи перестали быть чужими и ужасными, или
холодными, или пустыми, словно, приближаясь к раю, вы приручили диких
животных. Так в самых прекрасных песнях о любви живет соль самой эротики,
которая тоскует о возлюбленной так, как будто возлюбленная - не только она
сама, а также весь мир, вся вселенная, как будто бы она еще листочек, дрожащий
на ветке, как будто луч, сверкающий в воде - преобразовательница всех вещей,
одновременно способная преобразовываться во все вещи: так, дробясь и
соединяясь, оживает образ предмета любви в сотнях тысяч отражений.