философия Ницше

"Она - воплощенная философия Ницше", - говорили современники. "Как искусно
она использует максимы Фрица, чтобы связать ему руки. Надо отдать ей должное -
она действительно ходячая философия моего брата", - с досадой признавала
ненавидевшая ее Элизабет Ферстер-Ницше.
Исследователи предполагают, что именно Лу была прообразом Заратустры. Если
это так, то не значит ли это, что именно двадцатилетняя Лу оказалась тем
идеалом "совершенного друга", о котором всю жизнь мечтал Ницше - того, кто
исполнен бесстрашия всегда быть собой и стремления стать "тем, что он есть".
Сам Ницше после мучительного разрыва с ней говорил, что Лу - это "воплощение
совершенного зла". Кто знает? Ведь в некоторых головах уже мелькала мысль, что
наиболее тонким воплощением идеи Люцифера могла бы стать абсолютно духовная
женщина - полностью освободившаяся от всяких проявлений женской душевности...
Как бы то ни было, после разрыва, на вершине отчаяния, всего за 10 дней Ницше
создает 1-ю часть "Так говорил Заратустра", рожденную, по словам его давнего
друга Петера Гаста, "из его иллюзий о Лу... И именно Лу вознесла его на
Гималайскую высоту чувства".
Сам Ницше писал, что "вряд ли когда-либо между людьми существовала большая
философская открытость", чем между ним и Лу.
Они встретились под апрельским небом вечного города в 1882 году. Фрау Саломе
привезла дочь в Рим, не столько следуя программе ее интеллектуальных исканий,
сколько для поправки ее здоровья. У Лу были слабые легкие, и любое нервное
потрясение вызывало у нее легочное кровотечение. Последним таким потрясением,
всерьез напугавшим близких, была история с пастором Гийо, сопровождавшаяся
ссорой с матерью и отказом от конфирмации. Гийо помог получить паспорт для
отъезда за границу - для человека без вероисповедания это было сделать
нелегко.
Судьбоносное знакомство произошло с легкой руки Мальвиды фон Мейзенбух. Это
была женщина редкой доброты, гений филантропии, неустанный поборник
освобождения женщин и близкий друг Герцена, воспитывающая его дочь Наталью. В
Ницше она принимала неустанное участие; так же деятельно она любила его
лучшего друга той поры философа Пауля Рэ. Лу подробно описывает свою
стремительно вспыхнувшую дружбу с позитивистом и дарвинистом Рэ, который, хотя
и считал женитьбу и деторождение философски нерациональным занятием (о чем и
написал ряд этических трудов), тут же сделал Лу предложение.
На этот раз она пошла дальше, чем с Гийо. Предложение Пауля она отклонила
бесповоротно, но взамен представила весьма неординарный план: в награду за
готовность к риску Рэ получал возможность не только общаться с ней, но даже
жить вместе. Общественное мнение ее не волновало. Нарушив принципы своей
моральной философии, Рэ принял это предложение. Излишне говорить о том, какую
реакцию вызвала идея у окружающих. Даже Мальвида, смело экспериментировавшая в
своем салоне над созданием новых "благородных" отношений между полами, считала
проект Лу чересчур эпатирующим.
Единственным человеком, у которого Лу и Рэ вызвали не только полное одобрение,
но и веселую решимость примкнуть третьим к коалиции, оказался Ницше.
Вообще-то на уме у доброй Мальвиды были матримониальные планы. Она давно
мечтала найти для Ницше подходящую жену. Она не могла без горечи видеть, как
нарастает его внешнее и внутреннее одиночество. С тридцатилетнего возраста
этот человек был заложником невыносимых головных болей, из-за которых он
стремительно терял зрение. Диагноз этой странной болезни до сих пор остается
предметом споров врачей и биографов. У Цвейга есть новелла о Ницше, где он с
удивительной пронзительностью воссоздает образ этого человека-"барометра",
реагирующего на малейшее колебание атмосферного давления, вся жизнь которого
была бесконечным побегом от страдания в поисках хоть сколько-нибудь щадящего
уголка на этой земле. Его прославленный афористический стиль на деле был
"изобретением поневоле": Ницше старался писать в промежутках между приступами.
У такого человека были основания сказать: "Что не убивает меня, то делает меня
сильнее". "Amor fati"* - было его магическим заклинанием от болезни.
*"Amor fati" - любовь к року, к той судьбе, которая тебе выпала.
Могло ли не взволновать Лу такое мужество и такой стоицизм? "Это очень
суровый философ, - говорила ей Мальвида, - но это самый нежный, самый
преданный друг, и для всякого, кто его знает, мысль о его одиночестве вызывает
самую острую тоску". Лу захотела познакомиться с Ницше. Нетрудно догадаться,
что Лу не вкладывала в это стремление желания "разделить судьбу". Пауль Рэ,
дразня своего друга, писал ему, что "молодая русская" была страшно расстроена
тем, что он так неожиданно улизнул, прежде чем она смогла познакомиться с ним.
Ницше не устоял: "Передайте от меня привет этой русской девочке, если видите в
этом смысл: меня влекут такие души...".
В ожидании Ницше Лу и Рэ блуждали по Риму. В одной из боковых часовен базилики
Св. Петра Рэ обнаружил заброшенную исповедальню, в которой начал просиживать,
работая над своей новой книгой, призванной вскрыть земные корни всякой
религии. Лу весьма развеселила такая выходка, и в этой же исповедальне, сидя
рядом с Рэ, молодая вольтерьянка помогала ему в подборе аргументов. Здесь же
они впервые встретились с Ницше. Лу сразу покорила его. "Вот душа, которая
одним дуновением создала это хрупкое тело", - с задумчивой улыбкой поделился
он впечатлением от этой встречи. За долгие месяцы уединенных размышлений Ницше
совсем отвык от удовольствия говорить и быть выслушанным. В "молодой русской"
он обнаружил изумительный дар слушать и слышать. Она говорила мало, но ее
спокойный взгляд, мягкие уверенные движения, любое произнесенное ею слово не
оставляло сомнений в ее восприимчивости и глубине. Ее же потрясла пылкость
Ницшевской мысли: Лу даже потеряла сон.
Ницше читал Лу и Рэ только что законченную "Веселую науку", самую
жизнерадостную свою книгу, предвещающую приближение Сверхчеловека. Человек со
всей его "слишком человечной" "человечиной" больше не способен удовлетворить
Ницше. "Иной идеал влечет нас к себе, чудесный, искушающий, губительный,
чреватый опасностями идеал...", - читал Ницше, внезапно переводя внимательный
взгляд на Лу. Осуществляла ли она ницшевский миф на практике? Во всяком случае
встреча именно с таким воплощением своего мифа заставила Ницше мобилизовать
весь потенциал своего стиля. Так родился безупречнейший стилист среди
философов, первым поставивший проблему поиска "Большого стиля" как жизненной
стратегии мудреца.